Статья посвящена исследованию проблемы выявления функции мифа о «настоящем мужчине» в российской политике. Автор использовала методологию и методы теории символической политики, подход, рассматривающий символическую политику в качестве дискурсивной практики или «мягкой силы» (soft power), философию власти как «мягкой силы», осуществляющей производство субъекта и гендерной идентичности (Дж. Батлер), методологию гендерных исследований (Р. Коннелл), а также трактовку символической политики как инсценирования и элемента властных коммуникаций. В статье раскрыты различные аспекты и эффекты влияния символической политики, воплощенные в официальном дискурсе, государственной пропаганде, массовой культуре. Представлены черты инвариантной модели настоящей маскулинности. Обращено внимание на то, что данная модель, хотя и опирается на стереотипы общественного сознания, но не соответствует тенденциям политической и социальной модернизации. Выделены этапы трансформации модели «настоящего мужчины» в рамках постсоветской символической политики. Раскрыты противоречия модели гегемонной маскулинности. Сделаны выводы о том, что инсценирование мифа о настоящем мужчине в рамках символической политики российской власти направлено на воспроизводство официального властного дискурса и легитимацию существующего политического порядка и насилия; оно осуществляет функцию навязывания массам позитивной интерпретации монологичной коммуникации власти с обществом, утверждения монополии гегемонной маскулинности, консервации наличного гендерного порядка и дискриминации женщин.